Периодически в городе-герое Петербурге я вижу плакаты звезд своего детства: всевозможные лолиты и маши распутины приглашают на свои концерты.

У меня от этих плакатов всегда мурашки по коже, поскольку с них на меня смотрят точно те же лица, что смотрели на меня 25 лет назад из телевизора. За это время окружавшие меня взрослые изменились примерно до неузнаваемости. От самого меня с тех пор осталась скорее память, чем нечто продолженное в текущий момент. А звезды — всё так же молоды, как Владимир Ильич, но как будто бы живые — от чего и жутковато.

И тут мы неминуемо приходим к тому, что отличает информацию в широком смысле этого слова (от песен до романов, от фильмов до статей):

• вечную или условно вечную
• и преходящую, увядающую аки подаренный в надежде не симпатию цветок.

Проблема условной Наташи Королевой состоит в том, что ее информация не подозревает углубления. Имевшаяся в девяностые молодость оказалась вещью в себе — это не тот случай, когда, скажем, бунт юности содержит в себе ростки мудрости и милосердия, которые распустятся в зрелости. Нет, из молодости Наташи Королевой нет выхода, нет качественного перехода, а значит — есть увядание и стремление замедлить его с помощью пластической хирургии и Фотошопа.

Это относится далеко не только к сексуальности. Вот год назад главными фильмами в России являлись «Мастер и Маргарита» и «Дюна». И хотя оба фильма в общественном сознании претендовали на звание новой классики, сегодня о них помнит примерно никто, а через десять лет их невозможно будет упомянуть, как я это делаю сейчас, поскольку о них уже никто не сможет даже вспомнить.

Это — та информация, которая интересна потому, что она свежа. Она является своего рода составляющей духа времени, к которому человек страждет быть приобщенным (совершенно напрасно), но она обесценивается сразу же, как только перестает «быть притчей на устах у всех». Синдром упущенной выгоды начинает проявлять себя через страсть потреблять иную информацию, и «Мастер и Маргарита» ложится на полку к «Оппенгеймеру» .

При этом информация, запертая в современности, отнюдь не является информацией о современности. Проблема нового (который уже состарился) «Мастера» не в том, что многие зрители угадывают там параллели с современной Россией, которые исчезнут в прекрасной России будущего. В конце концов, Гоголь в «Мертвых душах» со всей беспощадностью описывает Россию своего времени, то же самое делали Ильф и Петров в «Двенадцати стульях» или Стругацкие в «Обитаемом острове». Но вечность не пропьешь, и тексты о конкретном месте в конкретное время оказались текстами о человеке как таковом, а может, и того шире.

Да что там, «Божественная комедия» — это сплошная политическая сатира, а «Дон Кихот» — пародия на рыцарские романы, своего рода «Голый пистолет» семнадцатого века. В двадцать первом веке политику и пародию в этих произведениях понимают только изучающие именно эти сферы литературоведы, но неведение массового читателя нисколько не мешает ему этими текстами восхищаться… А есть подозрение, что и помогает, не отягощая преходящей конкретикой.

Рискну предположить, что всё, не имеющее в себе потенциала выхода за пределы конкретного места и времени, не достойно потребления изначально, поскольку, являясь временным, становится убийцей времени.